Предприниматель Михаил Фролкин создал и продал компанию HeadHunter. Теперь он живет во Вьетнаме и делит время между кайтсерфингом и инвестициями в местный интернет. За год до публичного размещения Headhunter на NASDAQ (9 мая компания провела IPO, инвесторы оценили ее почти в $700 млн) Лиза Осетинская встречалась с Фролкиным и поговорила с ним о том, как ему удалось превратить HeadHunter в лидера рынка, стать ведущим игроком вьетнамского интернета, почему у биткоина нет будущего и что ждет в ближайшем будущем Павла Дурова.

https://youtu.be/5YdABVM4xe8

– Завидую людям вашего возраста. Вы попали в очень удачное время в очень удачном возрасте. Вы были и достаточно взрослым, и недостаточно взрослым. Когда Союз распался и начался бизнес, вы в это быстро включились.

– Да, но включение было жесткое.

– У всех было жесткое. Сколько вам было лет в 1992 году?

– Я семидесятого, в 1992-м было 22. У меня так и нет высшего образования. У меня два курса физтеха неоконченных, а потом четыре курса иняза. Я учился в инязе на прикладной лингвистике, работал плотником. Учился на двух факультетах и получал две стипендии не совсем законно. На переводческом и на прикладной лингвистике. Потом с переводческого ушел.

Никаким бизнесом тогда не пахло. Была работа, любая работа за деньги. Довольно много работал плотником, строил дачные домики, работал на веревках, на висячках, мыл окна, герметизировал швы.

Как родилась идея сайта Headhunter

– Как вас занесло в хантинг, подбор персонала?

– Просто нужны были деньги. Требовалось знать английский и компьютер. Сейчас все знают, а когда меня брали на работу в «Анкор» в 1993-м, просто не было таких людей. Мне предложили, я согласился и не пожалел. Ты с большим количеством людей разговариваешь, начинаешь с птичьего полета озирать, что такое бизнес, из чего он состоит, начинаешь все понимать.

– Между тем, чтобы разговаривать с людьми для кого-то и создать свое – большая разница.

– Тут нужно отдать должное основателям компании «Анкор». Она была внутри очень логично выстроена. Мало что зависело от ежедневных решений основателей, а были правила. В этом смысле «Анкор» был легко копируемым бизнесом.  Когда я уходил, я просто скопировал эти правила.

– Какие правила?

– Начиная от того, сколько процентов получит рекрутер за такой-то заказ в зависимости от того, кто ему принес этот заказ, сам ли он нашел или я ему принес. Каждый знал, сколько он получит, если чего-то добьется.

– Продавцы человеческих талантов.

– Человеческих душ.

– Вы когда отпочковались от «Анкора», то специализацию себе выбрали или…

– Я прошелся по тем клиентам, которые меня знали

– Было страшно?

– Конечно, было страшно. Мне 25, сыну 3.

– Отказаться от стабильной зарплаты, перейти в свою компанию, но без стабильной зарплаты.

– Ой, там была целая история. У меня был очень красивый первый заказ. Мне лично Михаил Фридман дал заказ на поиск председателя правления «Альфа-банка» и заплатил предоплату. Он позвонил в «Анкор», попросил рекрутера, я к нему приехал, кого-то я ему нашел, уже не помню, а потом он ко мне пришел уже вот с этим. А я как раз уволился из «Анкора», взял с него предоплату и на предоплату Фридмана сделал свою компанию.

– Кого вы ему нашли?

– Самое ужасное, что его второй заказ я не выполнил. А предоплату взял.

– И после этого как, нормально?

– Да, я потом еще много для него работал.

– Но как у вас случился этот переход от ручного труда...

–Но я же был все-таки немножечко физтех и математик. И все такое. Я был единственным компьютерщиком в своей компании. Я сам писал систему документооборота. Когда ты ищешь дорогих людей, берешь предоплату, это тебя обязует показать клиенту, что ты всех подходящих людей на рынке идентифицировал, написал список (называется лонг-лист), потом к ним приблизился, объяснил, что вы прекрасный человек, очень нужны моему клиенту, задорого, а потом после приближения этот лонг-лист превращается в шорт-лист. И чтобы не писать всю эту тягомотину, я сделал систему, что просто ты звонишь кандидатам, куда-то там записываешь, а потом, чтобы показать клиенту отчет, нажимаешь кнопочку – и вылезает отчет. Его же можно было посмотреть через интернет. Все начиналось с этого. А потом уже, когда пара клиентов посмотрела мои отчеты через интернет, я подумал, пришла в голову идея, а как вообще мог бы выглядеть такой ресурс про работу.  

Тогда никто не писал ни нормальных вакансий, ни нормальных резюме. Все пытались написать поменьше: поконтактируйте со мной.  А когда мало написано, то никто не контактирует и не хочет разговаривать.

– А какой это год?

– Ну, в 2000-м мы запустились. Значит, в 1999-м мы начали это активно делать.

– Вам еще какой-нибудь Михаил Фридман денег подкинул?

– Нет, нет, нет. Рекрутинговое агентство тогда существовало и работало.  Зарабатывало не миллионы, но тысяч 200-300 в год у меня был оборот. Я помню HeadHunter съел $200 тысяч долларов.

Мы все-таки открылись в 2000 году.  К тому времени и «Яндекс», и «Рамблер», и Mail.ru – уже все были. Юрий Мильнер (миллиардер, владелец DST Global, состояние, по данным Forbes, в 2017 году – $3,5 млрд) к тому времени был нашим клиентом. Тоже любимым. Вот ему мы нашли много людей.

– Самый известный российский венчурный инвестор, самый глобальный.

– Это сейчас. Тогда его таким не знали.

– А когда вы делали HeadHunter, вы понимали, что это может быть большая диджитальная история?

– Да.

– А какая у вас была цель?

– Я хотел заработать десятки миллионов долларов.

– А сколько на тот момент было пользователей у вас? И как они быстро…

– Началось с нуля и стало потихонечку…

– Начало вот так или вот так? (показывает жестами).

– Сначала оно экспоненциально, довольно быстро росло.  До двадцатого места в том же «Рамблере» довольно быстро доросло. <...> Очень многие вещи, которые мы решили мозгом в общем виде, они сейчас преподаются.

– Вы в какой-то момент стали говорить «мы». У вас появился партнёр, правильно?

– Юра. Я не любил быть генеральным директором. Как только появилась возможность (очень рано), Юра Вировец стал гендиректором, а потом, не с самого начала, а года через два или через три , когда было видно, что человек тянет, то отписал ему какую-то долю.

– А вы думали тогда о такой штуке, как социальная сеть или что-то в это духе?

– Была ужасная история про социальную сеть «Мой круг». Мне очень это понравилось, я метнулся к основателям, очень хотел их купить, а еще нас в это время хотел «Яндекс» купить. И я зачем-то проболтался [сооснователю «Яндекса» Аркадию] Воложу. И кончилось тем, что этот «Мой круг» купил Волож…

– Когда это было?

– В 2005 или 2006-м.

– Вы проболтались, что есть такая классная сеть «Мой круг»?

– Да, сказал, что «Мой круг» надо покупать. И он купил. И сейчас закрывают. Он у них пожил, помер и закрылся.

– Почему?

– Им не нужно было. Та история типа LinkedIn была. Ей надо было заниматься. Это была наша история.

– Не смогли перебить у Воложа?

– У него было сильно больше денег.

– А вокруг HeadHunter, наверняка, сразу ходили с предложениями, с деньгами – продай.

– Да. Очень рано это закончилось тем, что ходящих стало двое – «Яндекс» и Мильнер. Яндекс хотел 100% и никак иначе, мы целый год разговаривали, рисовали вот такой толщины контракт, как мы продадим, но не уйдем, а останемся работать еще пару лет. В общем, какой-то был ужас. А потом пришел Мильнер и сказал: мне никакие 100% не нужны, мне любую долю, 10% продадите, меня устроит. И контрактик на 3 странички принес.

– Старые добрые времена. И за сколько вы 10% тогда продали?

– 14 или 15 миллионов долларов. В смысле по оценке компании.  То есть за миллион с лишним.

– Вашу компанию оценили в 15 миллионов?

– Да. А потом, через месяцев 5, уже в 110. Те же люди.

– Через 5 месяцев уже в 110 миллионов?

– Он с нами посидел, увидел скорость роста выручки. Она тогда зашкаливала. Он пришел в момент, когда мы утраивались.

И это приближалась вообще ваша продажа, правильно? Почему вы вообще решили продать? Десять дет прошло, а вы так увлеченно про это рассказываете.

– Ну потому что это большой важный период в жизни, много сделать удалось. Я Близнецы – надо, чтобы картинка менялась.  А там все застряло, конкурентная ситуация такая же, чего-то немножечко растет, в один прекрасный момент Мильнер предложил: давайте мы выкупим, хотим консолидировать Mail.ru. Я согласился.  Решил, что пора историю для меня завершить. HeadHunter не завершился, он есть, он выходит на IPO, наконец, там работает куча людей, которых я знаю.

Потом я же невероятно здорово все продал прямо перед кризисом 2008-го. Так получилось не потому, что я умный, а потому что я везучий.

– Вы поменяли на акции Mail.ru, правильно?

– Да.

– Сколько на HeadHunter заработали в итоге?

– Много.  Миллионов, наверное, 60.

– 60?

– Да.

Как родилась крупнейшая интернет-компания Вьетнама

– И вы такой счастливый в 2008 году оказываетесь с 60 миллионами долларов.

– Ну и ничего особенного, честно вам скажу. Ну и что? Когда ты об этом мечтаешь, это кажется – ооо! А когда это есть, это фигня. Ну вот вы, вот счет в банке. 60 миллионов. Чего хочешь?

– Private jet, Maybach, дом?

– Когда я был совсем юным, я был хиппи.

– То есть вы остались хиппи в душе?

– Да.

– Но что было первое, что вы купили?

– Жене денег дал. Там куча всего купилось. А так я ничего не купил. Начал увлекаться другими бизнес-проектами.

– $60 млн – такая штука, что с ними надо делать что-то. Строить, инвестировать.

– Меня туда чего-то занесло и пытался делать. Может, и зря.

– Но какой у вас был ход мыслей?

– Да. Хотелось чего-то такого найти и сделать. Какую-нибудь большую историю. Помню, что запустил семь проектов, три до сих пор живы, а четыре померли. Из живых, из первых была удивительно дурацкая история, но пока получается, - это как раз вьетнамская история. Встретил человека в бассейне, в маечке Nigma.ru, вьетнамца, начал его расспрашивать. Мы его называем Гоша, его зовут Нгуен Дык Нгок.

– Где вы его встретили?

– В бассейне, в Олимпийском, он подплыл и спросил: сколько вы километров плаваете? Я сказал, что хочу с ним пообщаться. А он был в маечке Nigma.ru.

– А Nigma.ru – это был ваш проект?

– Nigma.ru – это был проект Вити Лавренко, который сейчас во Вьетнаме делает поисковик.

– Вы в него инвестировали?

– Инвестировал позже, по результатам этой истории. Я взял Гошу за пуговицу и сказал: ну расскажи мне про вьетнамский интернет, давай я туда инвестирую. Он даже принес мне как-то отчет. Он написал старательно отчет и пришел с Витей. А Витя сказал, что он хочет делать вьетнамский поисковик. А я сдуру сказал «да». И эта история тянется уже много лет. Там происходило много всяких перипетий и недопетий, а сейчас она довольно успешная. Это крупнейшая интернет-компания Вьетнама с выручкой больше $1 млн в месяц. Ну и растущая.

– Называется она Coc-coc?

– Называется она Coc-coc.

– Почему вы решили, что это то, что вам стоит попробовать? Вы же про Вьетнам ничего не знали?

– Есть вещи, про которые не знаешь, а потом посмотришь и сразу узнаешь. Приехал и узнал. Языки я люблю. В первый же приезд залип, стал язык учить.

– Когда это было?

– В 2009, 2010 годах. Но что значит не знали? Мы, во-первых, знали, что есть такой вьетнамский язык. Google очень плохо искал по-вьетнамски. Он не понимал тоны, не понимал, что пробел не является границей слова, как в русской языке, а пробелом разделяются слоги, пробелы отделяют те места, где раньше были иероглифы. Казалось, что сейчас мы сделаем поиск и это будет легко. И это было легко. Но как только мы его выкатили, Google стал становиться лучше.

– Но я хочу исторически посмотреть, как это начиналось.

– Если вы спрашиваете меня «как», то честный ответ – идиот был потому что.  Как это мы решили? Да, такая фигня, прости господи, вляпался, как это еще принесло... Там, наверняка, можно обнаучить. Только это будет глупостью и неправдой. А сказать можно. Экономический рост там, прет его как Китай. У него уже 10 лет экономический рост 6 % в год. За то время, что я езжу по Вьетнаму, он изменился радикально. Дороги, аэропорт, раньше невозможно было зайти поесть, чтобы крысу не увидеть. А сейчас невозможно зайти поесть, чтобы крысу увидеть. Многое поменялось.

– А уровень интернета в 2009 году был…

– Низкий был. Сейчас стал как в России, а тогда низкий был. Страна беднее России была сильно. Сейчас, может, Вьетнам более-менее сопоставим по уровню, по зарплатам, а был сильно...

– Вы купили его (поисковик) целиком, или долю, дали какие-то деньги?

– Там просто … там надо было структурировать компанию с нуля. Все деньги мои вначале были. Сейчас появились инвесторы немецкие — Burda. А вначале мои деньги. Структурировали. Написали Вите, что он получит за какие достижения. Ездил раз в месяц во Вьетнам смотреть, что там происходит. До сих пор езжу. Как-то стало много Вьетнама в жизни.

– Сколько времени вы там проводили и проводите? Можно ли сказать, что вы там живете?

– Можно сказать, что живу. У меня там есть вид на жительство, и я даже числюсь в этой своей компании.

– Это была осознанная потребность бывшего хиппи? Или хиппи бывшими не бывают?

– Это, скорее, история про налоговое резидентство Российской Федерации. Вышел этот закон о КИКах (контролируемых иностранных компаниях) и стало понятно, что если у тебя есть активы за пределами РФ, то надо быть нерезидентом или надо идти в налоговую и самому про себя им рассказывать. Поэтому когда случилась такая ситуация, то это уже действие по налоговой оптимизации. Я лучше буду налоговым резидентом Вьетнама.

Почему в коммунистической стране удобно вести бизнес

– Мы случайно пересеклись. Вы во Вьетнаме в основном, а я в Калифорнии. А вы на Западе пробовали инвестировать?

– У меня в Швейцарии проект. Довольно приличный.

– Большая часть людей, с которыми я разговариваю, они как инвесторы, как бизнесмены стремятся на Запад. Где все прогнозируемо, застраховано, где много возможностей и разных денег. Там более понятная российскому человеку западная модель. В этом смысле вы первый человек из моих собеседников, кто серьезно инвестирует и живет на Востоке, в Юго-Восточной Азии. Культура там совершенно другая. Можете про это рассказать? Как там устроена культурная, инвестиционная и человеческая жизнь?

– С одной стороны, культура другая, а с другой – у каждого народа по-разному другая.  Вьетнамцы и тайцы... я немного вижу между ними общего. Они разные. А вьетнамцы, особенно северные, они такие – работать!

– Вьетнамские немцы?

– Я очень верю во Вьетнам, скоро будет богатая страна.

Мне кажется, что во Вьетнаме есть некий культурный код китайского происхождения. 80% китайцев записаны атеистами, сколько-то католиками, есть удивительная религия каодай, где святые – это Иисус , Магомед, Лев Толстой и Сунь Ятсен. При этом у каждого вьетнамца дома есть алтарь. На этом алтаре папа, мама, бабушка, дедушка, какой-нибудь прародитель деревни и еще какой-нибудь прародитель по выбору, у некоторых Хо Ши Мин, у некоторых еще кто-нибудь, какой-нибудь духовный вождь. За этим алтарем они ухаживают и все такое.  

– Вьетнам же коммунистическая страна?

– Коммунистическая. Коммунистическая партия у власти. У них, как в Китае. Помню, была дискуссия в прессе: можно ли быть коммунисту предпринимателем? Они пошумели, пошумели и решили, что можно. А перед этим за три года в Китае была такая же дискуссия в партийной прессе.

– Господствующая идеология коммунистическая, но при этом рост на 6 процентов в год и свободное предпринимательство, так что ли?

– Да.

– Как они находят из этого выход?

– Не знаю. С одной стороны, им это нужно. Много детей. У среднего пацана моего возраста в Китае семеро детей.  В среднем. Самые молодые уже не так, может, выступают. Но ты выходишь на улицу – там все молодые. Взрослых просто нет.  Поэтому много экспатов. Они привлекают хоть каких-нибудь взрослых людей, чтоб этой молодежью хоть кто-нибудь занимался.

– Как к вам относятся как к иностранному инвестору?

– Мы во Вьетнаме, сама компания Coc-Coc делает все, чтобы выглядеть вьетнамской компанией.  Мы старались особо и не рекламировать наши русские корни. А когда появились немецкие инвесторы, про них мы рассказали городу и миру.

– Как они, кстати, появились?

– Как-то пришли, сами проросли.

– Сами на вас вышли? Узнали про вьетнамскую компанию? С какой стати? Это же Burda, правильно? Компания, которая у 100% российского населения до сих пор ассоциируется с брендом Burda Moden.

– Удивительным образом это давно не так. Анне Бурда умерла в своем офисе в 92 года. Компания даже не акционерная. Она на 100% принадлежит ее сыну Хуберту. Они как-то вовремя решили стать интернет-компанией, много для этого сделали, это довольно крупный немецкий интернет-холдинг сейчас. И не только немецкий, они довольно много занимаются инвестициями в Юго-Восточной Азии.  Они сами пришли.

– А сколько у вас пользователей?

– Всегда есть точные данные. Я могу открыть [документ] с последнего совета директоров и посмотреть, но что-то типа 25 млн в день. 

– 25 млн вьетнамцев ежедневно открывают страницу этого поисковика?

– У Google больше. У Google все остальное. Но у нас браузер – четверть всех кликов во вьетнамском интернете делается нашим браузером. А половина – Google Chrome. Если смотреть по поисковым запросам, то, по-моему, у нас 6% поисковых запросов. А 92% у Google. То есть никого мы там не подвинули. Хотя мы и самая крупная вьетнамская интернет-компания, мы значительно меньше и Google, и Facebook во Вьетнаме.

– Но Вьетнам не закрывает свой рынок ни от Facebook, ни от Google, несмотря на коммунистическую идеологию? Занятно: там свободный интернет.

– Ну да, там нет цензуры. Скорее всего, потому, что нет желания, технической возможности, специалистов и денег. И целей.

– А почему в соседнем Китае есть?

– Китай все-таки сильно больше.  В Китае интернет-индустрия во многих аспектах развита больше, чем на Западе, наверное. Хотя Вьетнам и похож на рынок Китая, но нет: количество образованных вьетнамцев недостаточно пока.

– Чтобы закончит с Burda...  Когда она пришла, она вас оценила, что-то уже купила? Сколько вы стоите?

– Недорого. Что-то типа 35 или 40 по последнему входу у нас сейчас. Мы считаем, что мы дороже.

– 35 или 40 млн долларов? А это когда было?

– Два примерно года назад.

– А сейчас вы сколько стоите?

– Во Вьетнаме, думаю, что 100 [млн долларов] уже стоим.

– Пока продавать не хотите?

– Пока не хотим.

– Чем вы объясняете, что есть страны, где национальные поисковики, национальный интернет, а есть страны, где вчистую выигрывает Google?

– Их немного. Собственно, Google везде и победил. Есть Россия, Китай, Южная Корея, и это все.

– И Вьетнам.

– Да. Мы еще единственный поисковик, который какую-то долю у Google отъел. Все существующие поисковики старше Google. И «Яндекс», и корейский Naver. В Корее два поисковика, там вообще Google не видно. [Китайский] Baidu удерживал свою долю рынка при помощи государства. В какой-то момент Google заблокировали в Китае. Мы единственные, которые пришли и чего-то отъели. Новых не появляется. Google всех победит, кроме тех, кого не победит.

Если нас кто и выкупит, то Naver: во Вьетнаме Южная Корея - крупнейший инвестор.

Как инвестировать в интернет и увлекаться кайтсерфингом

– Расскажете, как вы там живете. Как устроена ваша жизнь в совсем другой стране? Хорошо ли вы знаете язык?

– К сожалению, довольно плохо знаю язык. Уверенный уровень выживания. Я могу объяснить про все, что мне нужно, но не могу поговорить по душам. Но вообще там комфортно. В Ханое есть прекрасные дома. Можно жить, чтобы и красиво, и бассейн в твоем подъезде, и недорого. Во Вьетнаме жилье гораздо дешевле, чем в Москве.  У меня прямо в этом году случилась история про кайтсерфинг.

– Стали на кайт?

– Да.

– А там общения вам хватает? Если вы не общаетесь с местными, то  вам надо общаться с русскоговорящим комьюнити, с экспатами?

– Ну да.  В Ханое расскоговорящего комьюнити довольно много. Прямо в нашей компании. Много русскоговорящих юных гениев.  Работают из России. Находится, с кем словом перемолвится.

– Вы переводите или сами приезжают?

– Мы их нанимаем. Предлагаем приехать. Нанимаем в России, чтобы они приехали жить и работать в Ханой.

– Как складываются сейчас у Вьетнама отношения со Штатами? Учитывая, что была война, что Россия…

– Довольно хорошо.  Американцев много. В экспатской тусовке много американцев. Они пускают американцев. Вплоть до того, что есть куча американцев, которые приезжают на tourist attractions, места этих партизан, где можно пострелять из миномета, какие-нибудь подземные ходы,  где прятались. В России вьетнамской диаспоры сто тысяч, в Америке – пара миллионов. Их там очень много. Когда брали Сайгон вьетконговцы, очень много вьетнамцев уехало. Я понимаю, все у них хорошо.

– А Китай пытается перебить корейское влияние на Вьетнам?

– С Китаем они дружат компартиями и не дружат народами. Там совсем недавно, когда было что-то такое вокруг островов Спратли, были прямо погромы. Вьетнамцы пошли громить китайцев и китайские предприятия. Под сурдинку досталось еще и корейцам и каким-то тайваньцам, потому что они не очень отличают. С другой стороны, довольно много китайских бизнесов.  Китайских отелей довольно много во Вьетнаме. В общем, как-то они китайцев не любят. Наверное, как хохлы русских. А связей довольно много. Вьетнамский язык родственный кхмерскому: исторически он не тоновый язык, а сейчас тоновый язык. Вьетнам тысячу лет был под Китаем. Китай оставил свой след и остается важной страной. Все бытовое верование тоже в значительной степени китайское.

– А скажите что-нибудь по-вьетнамски.

– Син тяо.

– Привет?

– Да. Той тен ла Миша.  Сказал, что меня зовут Миша.

– Вы жить в России вообще планируете? Как сейчас в России?

– Нормально. Я замечаю, что многие вещи потихонечку становятся лучше.  У меня дом в Долгопрудном. Раньше я прилетал из Вьетнама и два часа ехал домой. Я сейчас 15 минут еду домой. Может, там новых дорог проложили. Наверное, я буду проводить время в России.  Если ничего ужасного не случится, то я бы не хотел остаться без России в своей жизни.

– Вам как человеку, сформировавшемуся в 1990-е, как эта политическая тема с противостоянием в основном с Западом?

– Это как-то все не радует. Хотелось бы, чтобы эти сюжеты прекратились. Но видимо, это надолго. Честно, не знаю, что сказать. Фигня какая-то творится.

Как «Крымнаш» повлиял на бизнес Михаила Фролкина

– А ваши российские инвестиции…

– У меня кое-что есть в России. По мелочи.

– У вас есть один удачный проект и один не очень удачный.  Расскажите.

– Это правда было.  Это было очень обидно. Был проект Time.ru, в 2013-м или в 2012-м я всем этим начал заниматься. В общем, был проект про автомобили. Да, я занес туда довольно много денег и привлёк соинвестором человека, который делал самый успешный бизнес-проект в Штатах.

Тут мы попали нехорошо на это самое противостояние Западу. У нас, только мы подняли деньги, случился Крым. А у нас в Крыму была тогда еще значительная часть операций. Мы сразу оказываемся под санкциями. В один прекрасный момент вдруг понимаем, что не можем привлечь еще денег. А привлечь надо, потому что что компания убыточная, и ее надо... в общем, поучилось все довольно грустно. Не получилось добиться всего, чего хотели добиться. Я потом избавился от этого проекта, мы его слили «Рамблеру». Он как-то живет счастливо. [Это] был прямо проект, где в профукал много денег.

Когда случился весь этот кризис, мы поняли, что не можем привлечь деньги западных инвесторов, потому что мы компания с операциями в Крыму, во-вторых, рухнули продажи. И автомобильной рекламы, и всего.  Все упало вдвое на следующий день. Несколько убыточный проект стал глубоко убыточным без возможности - куча желающих дать денег вдруг испарились.

– Сколько вы там сожгли?

– Много. Десятки миллионов.

– Из вот тех заработанных?

– Да.

– А почему у вас было много операций в Крыму?

– Всю дешевую рабочую силу, какую можно было, мы тогда нанимали в Крыму. В Симферополе был офис. Это было время, когда самые дешевые русские, которые будут работать, обнаружились в Симферополе.

Короче, мне теперь не нравятся интернет-проекты, в которые нужно вложить много денег. Хороший интернет проект тот, который сам летит. А тот, в который нужно вкладываться, - нужно считать внимательнее.

Как работает рынок криптовалют

– Мне еще рассказывали, что вы в какой-то момент увлеклись биткоином. В том смысле, что хотели разобраться глубоко с технологией.

– Я ходил на курсы. Учебный курс, потом надо задания напрограммировать.  Я с сыном – он и программировал. Поучились, поучились – я действительно инвестировал немножко денег в биткоины.  Продал и очень радовался. Пошел, поучился, а заодно и денег заработал.

– А вы можете за 10-15 минут доступным языком рассказать людям, что вы узнали про биткоины? Например, три самых ярких вещи про биткоин, которые мне нужно знать, решая вопрос, инвестировать или нет.

– Если вы этот вопрос даете решать, то я вам так скажу – не инвестируйте, потому что сейчас появилось больше тысячи альтернативных криптовалют. И непонятно, какая она будет – крипта будущего, но скорей не биткоин.

– А различия довольно принципиальны?

– Есть и принципиальные, в том числе. Потом есть правовое поле.  Что-то разрешено, что-то не разрешено, и в разных юрисдикциях.

Я был на техническом курсе. Как технически он устроен, как его запрограммировать, то есть, прослушав этот курс, можно сесть и написать еще одну криптовалюту. Их уже написано тысяча пятьсот.

Вся эта история – давайте купим криптовалюту с инвестиционной целью  - она никакая. Криптовалюта может подорожать, потому что ею стали пользоваться не с инвестиционной целью, а с обычной целью. Поэтому эта какая-то чисто спекулятивная история – бессмысленная.

Там есть свои тонкости. Биткоин не очень анонимый. Его можно вычислить.  Он якобы анонимный, но не очень. Есть более анонимные, три штуки – Monero, Zcash, блокчейн зашифрован, нельзя из анализа блокчейна все достать.  С другой стороны, эти особо анонимные валюты особо не любят власти. Тоже разумно: большая часть реального применения этих криптоденег все-таки криминальная.

– Что вы имеете в виду?

– Ну понятно, что в основном это торговля наркотиками, оружием… Биткоин долго-долго потихонечку дорожал. Не потому, что куча людей инвестировали, спекулятивная история там с прошлого года началась, а потому что больше и больше людей использовало.  К сожалению, правда – основное использование – нехорошее.

– Вы первый человек из моих знакомых, кто откровенно говорит, что анонимность – это возможность спрятать нехорошее.

– Тут другой вопрос. Люди, наверное, имеют право прятать какие-то свои нехорошие дела. И никому мы не обязаны, и любимому государству не обязаны идти и доложить на себя.  Не можем мы все быть хорошими всегда. Все мы люди.

Реальное применение криптовалют – в нерегулируемости криптовалют и есть вся прелесть.

– А биткоин кому подливает информацию?

– Биткоин никому ничего не сливает. Но все транзакции, которые случились с биткоином, записаны.  На всех компьютерах, которые подключены к этому биткоину.

– Значит, теоретически, если получить доступ…

– Известно, сколько биткоинов у Сатоси Накамото (псевдоним человека или группы людей, разработавших протокол криптовалюты биткойн. - The Bell). Известно, с точностью до одно сатоши. Любой кошелек – можно посмотреть, сколько там денег. Транзакции прозрачны, остаются навсегда, их может проанализировать всегда кто угодно. Другое дело – связать номер кошелька с конкретным человеком, но на это есть техники и почти всегда удается.  Если кто-то живет активной биткоин-жизнью, его всегда можно вычислить и сказать – ты делал это, это и это.

– А прецеденты есть? Про кого-то стало уже известно?

– Уверен, что да. Есть целые аналитические, можно сказать, институты. Ловили же Silk Road. И продавали кучу биткоинов, национализировали и продавали маршалы США,

– Что вы думаете про саму технологию блокчейн? 

– Может, за ней что-то и есть.  Технология – цепь блоков. Как-то они криптографически подтверждаются. Ожидают, что они валидны.  Сама технология очень проста. Наверное, она еще не раз будет применена.

«Я хиппи, и я всю жизнь был против государства»

– Про одну очень известную раскрученную компанию, которая сейчас делает ICO. Если бы у вас была возможность вложить криптовалюту Telegram, вы бы вложили?

– Нет. Наверное, нет уже. Может, у них и получится, не хочу критиковать... тьфу-тьфу-тьфу, мне хочется, чтобы у Дурова все получилось... но пока мне кажется, что подняли почти ярд баксов, чтобы сделать что? Еще одну криптовалюту? Внутри Telegram? Знаете, очень хорошо, когда ты под радарами и тебя никто не трогает. Telegram уже слабо быть под радарами. Когда они начнут делать вот это, им будет очень трудно. Это может и не очень хорошо кончиться.

– Вы Дурову самому симпатизируете?

– Да, конечно. Он очень симпатичен.

– А чем?

– Ну я тоже хиппи и всю жизнь был против государства. Я не желаю ему зла, но мое дело – минимум взаимодействия с государством. Уплатил налоги – и спи спокойно. Да еще лучше, чтоб они не знали, сколько я должен налогов. Не люблю государство, не люблю с ним взаимодействовать. Вот в этом мы с ним похожи. Он тоже за простого частного человека, против того, чтобы какие-то люди знали про нас то, что мы не хотим, чтобы они знали.

– Спасибо вам большое. Отличный, мне кажется, разговор.

---

← Предыдущий • Все выпуски  • Следующий →
«Русские Норм!» на YouTube